Альманах Россия XX век

Архив Александра Н. Яковлева

«ЗРЯ ГИТЛЕРА ОБВИНЯЮТ В ИСТРЕБЛЕНИИ ЕВРЕЕВ, ВАС ПРЕДАТЕЛЕЙ НАДО УНИЧТОЖАТЬ…»: Обыкновенный фашизм в застенках Московского управления МГБ СССР. Документы. 1951–2014 гг.
Документ № 6

П.С. Матиек — МК КПСС

18.04.1955

Заместителю заведующего Административным отделом МК КПСС тов. Тузову


 

Мне стало известно, что дело по обвинению Крейнделя В.Е. и др., в расследовании которого в 1951 г. в числе других, вначале в качестве старшего следователя, а затем нач. отделения, принимал участие я, прекращено. В связи с поставленными мне вопросами даю следующее объяснение.

Всем следствием по этому делу непосредственно руководил бывший начальник Следственного отдела УМГБ т. Герасимов и его заместитель т. Чмелев. Как они объясняли, они придавали такое большое значение этому делу в связи с тем, что оно было на контроле в партийных инстанциях и в Министерстве [государственной безопасности]. Из Министерства очень часто приходил полковник Соколов и другие, которые просматривали наши дела, давали указания, как вести расследование, приносили свои протоколы по делу работников «ЗИС» и пр. Эти протоколы нам зачитывались, а затем давались как примерные по аналогичному, как нам говорили, делу. Все наши протоколы, в свою очередь, читались Герасимовым, Чмелевым, работниками Министерства (Соколов и др.) и ими правились.

Нам объясняли, что имеющиеся в отношении арестованных как агентурные, так и другие данные необходимо рассматривать как очень вредную в условиях СССР националистическую деятельность. Так, говорили нам, следователям, это рассматривается в партийных инстанциях и в Министерстве. В связи с этим от нас требовали напряженно и много работать с арестованными и, когда это требование в какой-то мере нарушалось (мало часов допроса, нет допросов ночью), нам давали взбучку.

Работа ночью, допрос ночью считались обычным делом — такова была система работы как в Управлении, так и в Министерстве. Вредность такой работы сейчас я понял вполне.

Разрешалось на несколько вызовов [на допрос] составлять один протокол. Например, в течение дня было два или три вызова, а протокол писался один. Бывали и такие случаи, что Герасимов или Чмелев приказывали вызвать арестованного к ним, вызов писался на следователя, затем они, побеседовав с арестованным, отпускали его, не составляя протокола.

Дело по обвинению Крейнделя и др. работников завода «Динамо» было групповое, однако велось раздельное расследование на каждого арестованного, нам, следователям, давали готовые дела уже с присвоенным отдельным номером на каждого арестованного. Почему дело не было соединено — сказать затрудняюсь.

Угроз обвиняемым с моей стороны не допускалось, не знаю фактов угроз и со стороны других следователей. Правда, видя, как допрашивают более опытные работники, я и другие товарищи говорили арестованным примерно так: «Если Вы расскажете всю правду, Вам будет легче, искреннее поведение положительно будет влиять при решении дела» и т.п. Сейчас я понимаю, что многие вопросы ставились мной неумело, нелепо.

Никакого рукоприкладства к арестованным вообще и к Эшкинду в частности никто никогда не допускал, в том числе и я. Сидел ли Авербух в карцере и за что именно, сейчас не помню.

Были ли колебания, сомнения в части предъявления обвинения арестованным по ст. 58-7 УК?

Квалификация обвинения по этой статье лично для меня, да и других следователей была новой. Кто-то однажды даже спросил, как ее можно доказать? И вот вспоминаю такой случай, нас собрал Герасимов и зачитал нам выписку, как он сказал, из закрытого письма ЦК, где говорилось, насколько помню, о том, что занижение, сокрытие производственных мощностей предприятий и связанное с этим неправильное планирование рассматривалось как вредительство. После того как он нам все это разъяснил, сомнения у нас отпали.

Об экспертизе.

Экспертиза состояла из 11 человек — докторов, доцентов, инженеров-практиков, работников министерств. С такой солидной и большой экспертизой я встречался впервые. Вопросы для экспертизы разрабатывал Чмелев, он же давал им все необходимые разъяснения, в том числе и норм УПК. Я по требованию экспертов предоставлял им необходимые материалы. По составу экспертизы, вопросам, поставленным перед ней, обвиняемые допрашивались. Крейндель дополнительных вопросов экспертам не ставил. На вопрос, почему к делу Крейнделя приобщены более ранние показания Пельцмана, а более поздние нет? Видимо, потому, что к этому времени дело Крейнделя было сдано на подпись, где долго лежало, точно не помню; возможно, об этом забыл, т.к. дел было много, а показания Пельцмана решающего значения для дела Крейнделя не имели, не помню.

После окончания дела т. Герасимовым было дано указание периодически вызывать арестованных и интересоваться их настроениями и как они себя ведут.

Должен сказать, что почти постоянно в допросах участвовали наблюдающие за следствием прокуроры. Верил ли я в вину арестованных? Да, верил. Не говоря о наличии агентурных материалов, признаний арестованных, я лично считал, что достаточно даже одного заключения экспертизы, столь авторитетных экспертов, чтобы вина арестованных была доказанной. К тому же указание Герасимова и работников Министерства, что это дело докладывалось в партийных инстанциях, которые обращают внимание на то, что имеет место националистическая антигосударственная деятельность, что мы работаем правильно. Наряду с этим, надзирающие за следствием и участвующие в расследовании дела прокуроры говорили, что вина арестованных достаточно доказана; зачитанная Герасимовым описанная выше выписка из письма ЦК.

При всем при этом мне и в мысли не приходило и не могло прийти сомнение, что вина арестованных доказана недостаточно.

Арестованные были осуждены Военной коллегией Верховного Суда СССР.

Сейчас я понимаю, что дело было документировано все же недостаточно, можно было его документировать лучше, в частности имевшиеся факты злоупотреблений и хищений, но нам тогда говорили «не засорять дела уголовщиной».

 

Матиек

 

РГАСПИ. Ф. 589. Оп. 2. Д. 7930. Т. 2. Л. 72–77. Автограф.


Назад
© 2001-2016 АРХИВ АЛЕКСАНДРА Н. ЯКОВЛЕВА Правовая информация