Фонд Александра Н. Яковлева

Архив Александра Н. Яковлева

 
АЛЕКСАНДР ЯКОВЛЕВ. ИЗБРАННЫЕ ИНТЕРВЬЮ: 1992–2005
1994–1999 годы [Документы №№ 25–72]
Документ № 59

Плохой чиновник всегда в советской шинели


Российские вести, 20 января 1998 г. Беседу вел А. Губанов.

 

30 октября прошлого года «РВ» опубликовали беседу с известным политиком, академиком Александром Яковлевым, в конце которой гость газеты констатировал: направленные Президенту на подпись два проекта указов (о реабилитации репрессированных в годы Советской власти детей ГУЛАГа и членов российских партий социалистической ориентации)... лежат под сукном. В чем причина этого? Что это — временное недоразумение или симптом действительно существенных, значимых для общества процессов? Мы продолжаем тему...

 

Александр Николаевич, проекты «реабилитационных» указов по-прежнему без движения? Или в новом году другие веяния?

— Я не удивился бы, услышав о закрытии отдела (комиссии) по реабилитации жертв политических репрессий... или об образовании какой-то единой бюрократической структуры.

Даже так! У кого же возникают такие устремления?

— И в ГПУ, и в Главной прокуратуре, и Верховном суде склонны считать, что мы вмешиваемся в их дела. Это было бы правдой при одном условии — если бы миллионы советских граждан не подверглись репрессиям — по сути политическим, а по статьям — уголовным.

Человека, скажем, подвергали гонениям лишь на основании его социального происхождения, но при этом ему «подыскивали» ту или иную уголовную статью. Вот здесь и возникает задача — доказать, что данное конкретное дело является политическим. А это сделать может только Президент страны.

К примеру, священник не отдавал ценности храма большевикам-экспроприаторам — по убеждениям, по вере. А его осудили за сопротивление властям, расхищение госсобственности, даже за хулиганство...

— Вот именно. Впрочем, насчет закрытия отдела и комиссии я, возможно, погорячился. Но что изменилось отношение к проблеме реабилитации репрессированных во многих госструктурах — это несомненно. Однако будем надеяться, что нынешний год — год прав человека. Это вдохновляет.

И в чем, по-вашему, причина этакого отката? Только откровенно... Я знаю, что у Вас как у политика есть свое, особое отношение к идее примирения и согласия в обществе1.

— Честно говоря, я с самого начала не вполне понимал, на что тут можно рассчитывать. Ради красного словца сказал, что оппозиция встретит эту идею хохотом. И вздрогнул, когда прогноз сбылся буквально. Яров пришел на съезд коммунистов с приветствием от Президента и... Зюганов со товарищи смеялись от души2.

Но ряд политических инициатив, принятых совместно с оппозицией, наверное, все же был небесполезным. Впрочем, мы говорим о реабилитации репрессированных — конкретно...

— Памятуя о необходимости общественного примирения и согласия, Президент заметил, что... в критике советской разведки мы чуть не перегнули палку. Чуть не!.. Но наш чиновник с его неувядающим совковым сознанием подправил на «уже перегнули» и распространил на все органы. Он не забыл особого партязыка, готов рьяно исполнять то, на что «сверху» вроде бы намекнули.

Плохой чиновник всегда в советской шинели? Даже и не вышел из нее?

— Так проще жить. И — выгоднее. Сегодня люди теряют совесть на этой основе. Раньше это случалось из-за страха, желания серости сделать яркую карьеру, известного селекционного отбора на основе «партии Ленина — Сталина предан» — так писали в характеристике. Теперь иные мотивы. Страх что-то потерять — например, работу — остался, но многое стало и возможно приобрести. Происходит сращивание старой и новой номенклатуры. Зачем копаться в прошлом, коли нашлись общие властные и денежные интересы? Можно купить за бесценок по особняку — забудем об отцах и дедах. Между тем одни из них расстреляны, а другие награждены за это орденами... Забудем.

А главное, ради чего образуется союз номенклатуры старой и новой, — власть. Живет та самая карьеристская психология, которая размывает основы демократии. Одним важно «наверху» удержаться, другим — взобраться туда.

Однако коррупция имеется и в любой западной стране. Так же чиновники воруют и берут взятки. Но при этом отчего-то не теряют демократических взглядов, не проникаются сочувствием к диктаторам и палачам...

— Наверное, тут наше национальное, особенное, доморощенное. Наш человек приучен властью не высовываться, для него комфортное состояние — это дрейф в русле «угождения желаниям свыше». Большевики в свое время как бы заключили с гражданином Страны Советов договор: мы тебе за гарантированное вознаграждение скажем, что и как делать, а ты исполняй. Обществоведам разъяснили, какими должны быть философия, история и литература, естественникам — какими кибернетика и генетика... А главное, чего делать не следует, иначе... И советский человек постепенно привык к этому и даже вошел во вкус жизни с «великими задачами». Худо-бедно напоен-накормлен, крыша кой-какая над головой есть, а шаг влево, шаг вправо... в общем, делать необязательно. Все хорошо, все прекрасно, а совесть пусть отдохнет до поры до времени.

Потому для многих жить хорошо — это жить в полусогнутом режиме, выбрасывая из головы такую «мелочь», как свобода человека.

Хотите сказать, беда в том, что страна не предприняла мер по своей всесторонней дебольшевизации? Но согласитесь, это опять конфликты и раздраи, а мы ими уже сыты по горло. Та же идея примирения и согласия общества, по крайней мере внешне, привлекательна.

— Слух ласкает? Если только... Дебольшевизация, как и любое «де», не всем понравится, но... нельзя загонять болезнь внутрь в надежде, что «все само собой рассосется». Я хорошо понимаю нравственную сторону проблемы с точки зрения простого человека, и особенно старшего поколения.

Что же, зря прожили жизнь?

Нет, не зря: работали как умели, пахали, воевали, рожали и растили детей. А что до политики, до социализма — что ж, и в этом плане не зря, но только незряшность эта горька: мы на себе и собой дали страшный урок тем, кто еще собирается строить социализм, пусть и некий «новый», еще неведомый, еще невиданный, вроде какой-то «новой» патоки, а в конечном счете — очередной ядовитой утопии.

Надо превозмочь самих себя, все переосмыслить, ибо виноват каждый, но по-разному. И все же виноваты все в плане национального стыда и национальной вины. Не думали, закрывали глаза, отмалчивались, трусили. Даже самые чистые, уклоняясь от зла, молчали. Пусть же теперь, хотя бы про себя, повинится каждый, кого раньше спасали незнание, духовная отравленность и ссылки на диктат обстоятельств. Если и есть в этом нечто лично обидное, то пусть личная задетость отступит перед общей виной и бедой.

Незачем винить весь народ в годах террора и застоя. Но свершилась-то вся эта мерзость с нами.

Да, мы что-то потеряли на дороге к свободе. Потеряли трудовую беззаботность, столь родную для нас, бюрократическое и финансовое равновесие, пусть и нищее. Потеряли прорву социальных, военных и других заказов, а с ними и денег, грандиозных, но бессмысленных проектов. Потеряли десятилетиями отлаженный эскалатор должностей, званий, наград, продвижений и выдвижений.

Оснований для того, чтобы растеряться, отчаяться, обозлиться, испытать острый приступ потребности в поиске виновных, более чем достаточно. Психологическая сторона дела слишком очевидна. И слишком объективна, чтобы ограничиться проповедями.

И все же не напрасной была жизнь честных людей, даже если они некогда заблуждались вместе с оболваненной эпохой.

Напрасной обернется наша жизнь, если сейчас, имея наконец возможность свободно во всем разобраться, понять, перестроить, мы не сумеем подняться на высоту требований истории и собственной совести. Не сумеем, если не покаемся, а значит, не выполним долга перед мертвыми и живыми гражданами, перед человечеством.

Конечно же, возникает очень серьезный вопрос: а как быть с преступлениями ленинско-сталинской диктатуры — простить или не простить?

Простить — значит совершить темную сделку с собственной совестью.

Не простить — значит обречь страну на бесконечную холодную гражданскую войну.

Я предлагаю следующий выход.

Поскольку многие наши беды и страдания идут от нашей общей вины за прошлые злодеяния властителей, которым мы верили, которым помогали, как бы не замечая бездонного зла, а то и просто были равнодушными, что является не меньшим грехом, наша скорбь должна быть по всем невинно уничтоженным. Мы все должны покаяться за то, что оказались нравственно глухими и слепыми.

Как символ этого покаяния я бы предложил воздвигнуть на месте памятника Ульянову на Октябрьской площади в Москве памятник всем жертвам политических репрессий советского периода. А площадь пусть остается «Октябрьской» в назидание потомкам.

Любой журналист подтвердит: «зависла» у него пара материалов — теряется ритм, настроение в работе. Как ныне чувствуют себя члены Комиссии по реабилитации жертв политических репрессий?

— Продолжаем нормально трудиться. Готовим очередной президентский указ — о реабилитации представителей интеллигенции, подвергшихся репрессиям в годы советской власти.


Назад
© 2001-2016 АРХИВ АЛЕКСАНДРА Н. ЯКОВЛЕВА Правовая информация