Альманах Россия XX век

Архив Александра Н. Яковлева

«СОЛОВЕЦКИЕ ЛАГЕРЯ ОСОБОГО НАЗНАЧЕНИЯ ОГПУ»: Документы ЦА ФСБ России и ГАОПДФ Архангельской области



Соловки как кошмарный акт
из Великой русской трагедии
должны быть описаны подробно,
верно и беспристрастно1.
Узник Соловков
генерал И.М. Зайцев

Первое в СССР «исправительно-трудовое» учреждение – Соловецкий лагерь особого назначения (СЛОН) ОГПУ был образован в 1923 году. На протяжении многих лет соловецкие лагеря были самыми крупными в «стране Советов» и играли роль «полигона», на котором отрабатывались методы каторжного содержания и способы использования принудительного труда больших масс заключенных2.

Концлагерь губернского подчинения был учрежден 26 мая 1920 г. по решению Архангельского губисполкома. Большинство заключенных составляли осужденные за уголовные преступления и «контрреволюцию», свыше трети узников – бывшие белые солдаты, офицеры и военные чиновники. Они направлялись на Соловки из тюрем и других концлагерей Архангельской губернии либо были привезены с юга России. Общая численность узников колебалась от 150–200 в 1920 г. до 239 в феврале 1921 г.3

Губернский концлагерь просуществовал менее года. В мае 1921 г. на трех пароходах, отремонтированных силами самих лагерных сидельцев, заключенные были вывезены в Холмогорский лагерь принудительных работ Архангельской губЧК.

Однако уже в мае 1923 г. Лубянка выступила с инициативой организовать собственный «Соловецкий лагерь принудительных работ особого назначения». В июне 1923 г. ВЦИК принял решение о создании Северных лагерей ГПУ специально для содержания под стражей «политических и уголовных преступников, отбывающих наказание по внесудебным приговорам ГПУ». В «Положении о Соловецких лагерях принудительных работ» (март 1924 г.) указывалось, что эти лагеря предназначены «для изоляции особо вредных государственных преступников, как уголовных, так и политических, кои принесли или могут принести существенный ущерб спокойствию и целости СССР»4 .

«Заселение» Соловецких лагерей началось уже летом 1923 г. Первые 100 узников были доставлены из Архангельска. Через месяц привезли еще 150 социалистов и анархистов. К сентябрю число лагерников уже превышало 3 тыс. человек – 2714 мужчин и 335 женщин, из них более 300 «политических», 2550 «контрреволюционеров» («каэров») и уголовников и 200 бывших чекистов.

В последующие годы количество заключенных СЛОНа неуклонно росло. Постепенно отдельные лагеря, отделения, «командировки» и другие объекты СЛОНа заняли все острова Соловецкого архипелага, Конд-остров, а с конца 1920-х гг. – и ряд пунктов на материке. В 1931 г. в состав СЛОНа входило 8 лагерных отделений, 6 из которых находились на материке, включая отдаленный Мурманск.

К началу 1929 г. в местах заключения, подведомственных НКВД, содержалось 76,5 тыс. арестантов, или вдвое больше, чем они могли физически вместить. И хотя проблема «перенаселенности» мест заключения в «государстве рабочих и крестьян» остро встала почти с момента его появления, во второе десятилетие своего существования оно вступило с тюрьмами, переполненными сверх всякой меры. К тому же переход к политике «раскулачивания» обещал новое увеличение притока арестантов. Между тем содержание одного тюремного сидельца обходилось казне в среднем в 250 руб. в год (на Соловках – в 211 руб.), и государственный бюджет с трудом выдерживал такие нагрузки.

Существовал и политический аспект проблемы. На него указал зампред ОГПУ Г.Г. Ягода: «Совершенно очевидно, что политика советской власти и строительство новых тюрем несовместимы. На новые тюрьмы никто денег не даст. Другое дело постройка больших лагерей с рационально поставленным использованием труда в них». И тут же добавил: «Опыт Соловков показывает, как много можно сделать в этом направлении (дороги, осушение болот, добыча рыбы заключенными, устройство питомников)»5.

После некоторых колебаний выход был найден в том, чтобы осужденные к лишению свободы на сроки от 3 лет и выше передавались в концлагеря ОГПУ, которые впредь следовало именовать исправительно-трудовыми (ИТЛ). Это решение было принято в июне 1929 г. Тогда же Политбюро санкционировало организацию под эгидой ОГПУ новых лагерей по типу Соловецкого, в том числе Северных лагерей (СЛАГа).

В первых числах октября 1929 г. в домзаки Среднего Поволжья, Центрального Черноземья и Ленинграда Москва снарядила комиссии «для отбора рабсилы и для Соловков, и для Северных лагерей». На Соловки, исходя из программы тамошних лесозаготовительных и дорожно-строительных работ, предполагалось дополнительно направить не менее 12–15 тыс. заключенных. В результате деятельности чекистских «приемщиков» «население» СЛОНа в апреле 1930 г. составляло 57 325 арестантов – 54 973 мужчин и 2352 женщины; максимальной отметки в 71 800 узников6 «население» Соловецких лагерей достигло в первой половине 1931 г.

В мае 1930 г. Политбюро приняло решение о сооружении силами заключенных концлагерей Беломоро-Балтийского канала (ББК). С началом его строительства и формированием на материке Белбалтлага туда стали перебрасывать всех трудоспособных узников Соловков. Число узников Соловецких лагерей быстро сократилось, и с конца 1931 до 1933 г. в них уже содержалось всего лишь 4–5 тыс. человек «неполноценной рабсилы и отрицательного элемента», включая 700 детей и подростков-«малолеток»7.

С ноября 1933 г. на Соловецких островах разместилось штрафное отделение Белбалткомбината. В декабре 1933 г. СЛАГ был окончательно расформирован. Оставшиеся лагерники, аппарат управления и имущество были переданы Белбалтлагу (многие лагерные производства и мастерские при этом были ликвидированы либо также переброшены на материк).

СЛОН-СЛАГ всегда был в прямом подчинении центрального аппарата ОГПУ. Общее руководство и надзор за деятельностью администрации СЛОНа осуществлял член Коллегии ОГПУ и начальник Спецотдела Г.И. Бокий. Начальниками УСЛОНа были А.П. Ногтев (1923–1927, 1929–1930), Ф.И. Эйхманс (1923, 1927–1929), А.А. Иванченко (1930); 4-го (соловецкого) отделения СЛОНа – Д.В. Успенский (1930–1931); 1-го (затем 3-го, соловецкого) отделения Белбалтлага СЛАГ ОГПУ – Э.И. Сенкевич (1931–1933) и Солодухин (1933).

В 1923–1928 и 1932 гг. Управление лагеря (УСЛОН) размещалось на Большом Соловецком острове (сначала в «кремле», затем в здании бывшей монастырской гостиницы «Преображенская» у причала). В остальные годы администрация располагалась в г. Кемь и в поселке Медвежья Гора на материке.

Внешнюю охрану лагерей вначале нес Соловецкий особый полк (СОП) РККА, затем Особый дивизион войск ГПУ, а с 1926 г. – 4-й Особый полк Отдельной дивизии особого назначения Феликса Дзержинского при Коллегии ОГПУ. Внутреннюю охрану лагерей составлял вооруженный «надзор», укомплектованный главным образом заключенными – бывшими сотрудниками ВЧК–ОГПУ, коммунистами, красными командирами и красноармейцами, осужденными за должностные преступления, и уголовниками.

 

Большинство узников направлялось в СЛОН во внесудебном, т.е. административном порядке, как правило, по постановлениям Коллегии ОГПУ, Комиссии по высылкам при НКВД и Особого совещания при Коллегии ОГПУ. Сроки их заключения составляли от 3 до максимальных в 1920-е гг. 10 лет.

Все заключенные, независимо от пола, возраста, национальности и вероисповедания, фактически подразделялись на три группы.

Первую группу составляли «политики», т.е. политические заключенные. Это были анархисты либо члены социалистических партий. «Политики» пользовались льготным режимом, получали особый («усиленный») паек, имели выборных старост и к принудительным «общим» работам не привлекались. До 1925 г. они содержались в полной изоляции от заключенных других категорий и находились сначала только в Савватьевском, а затем и в Анзерском и Муксоломском скитах монастыря. Ежегодные амнистии на них не распространялись.

Вторая группа заключенных – «каэры» («контрреволюционеры») – осужденные по 58-й и 66-й статьям УК. По этим статьям проходили царские военные и гражданские чиновники, духовенство разных конфессий, люди интеллигентных профессий, бывшие студенты, дворяне и буржуазия, общественные деятели и члены несоциалистических партий, рабочие и крестьяне, участвовавшие в массовых антибольшевистских движениях, иностранные подданные. В 1920-е гг. подавляющую часть заключенных составляли именно они, а с началом коллективизации – «раскулаченные» крестьяне, которые рассматривались как «деревенская контрреволюция».

Жили «каэры» вместе с уголовниками, широко использовались на тяжелых работах. Ежегодные амнистии на них (за редчайшими исключениями) не распространялись. Попытка побега каралась расстрелом (квалифицировалась как «вооруженный побег с целью поднять восстание»). И даже за разговоры о побеге им полагался штрафной изолятор.

«Шпана» – третья категория заключенных. Это были уголовники и «бытовики», которые направлялись в концлагерь по решению суда. В первое время они составляли не более 20 % всего «населения» СЛОНа. «Шпана» имела статус «социально близких». По сравнению с «каэрами», жившими с ними в одних бараках, уголовники пользовались некоторыми преимуществами, ежегодно амнистировались. Наряду с осужденными чекистами они пополняли низшую лагерную администрацию.

К этой же категории относились профессиональные нищие, проститутки, беспризорники и преступники-«малолетки», которые высылались на Соловки из столиц и других крупных городов в административном порядке. Женщины всегда, а «малолетки» лишь одно время размещались в отдельных бараках. На 1 апреля 1930 г. в лагере содержалось 3357 несовершеннолетних, большинство из которых использовалось на тяжелых физических работах наравне со взрослыми8.

В 1925 г. Политбюро ЦК РКП(б) предписало ОГПУ ликвидировать политическую часть Соловков9, и все члены «антисоветских» партий были перемещены в политизоляторы ОГПУ на материке. Советская печать официально заявила, что «Соловецкого и других северных лагерей для “политиков” не существует» и в Соловках содержатся «только уголовные преступники»10.

Позднее среди заключенных оставались отдельные анархисты и члены «антисоветских» партий11, но содержались они на равных с «каэрами» основаниях.

 

С момента образования и до последнего дня деятельности СЛОН отличался особенно жестоким режимом. Истязания заключенных были обыденным делом.

В лагере существовала практика наказания тяжким и бессмысленным трудом. За мелкие провинности, а порой и просто для развлечения «надзора» арестантов жестоко избивали, заставляли пригорошнями переносить воду из одной проруби в другую («Черпать досуха!» – командовал при этом конвой), перекатывать с места на место многотонные валуны, зимой на морском берегу полураздетыми громко и до изнеможения «считать чаек» (до 2000 раз), выполнять другие не менее «полезные» трудовые задания.

Провинившихся зимой обливали на улице холодной водой, ставили голыми в «стойку» на снег, опускали в прорубь или в одном белье помещали в карцер – неотапливаемый «каменный мешок» или щелястый дощатый сарай. Летом раздетых узников привязывали на ночь к дереву – ставили «на комара», что в условиях Приполярья означает медленное умерщвление.

Карой за более серьезные проступки – нарушения лагерного режима, членовредительство-«саморубство», «самообморожение», попытку побега – было помещение во внутрилагерную тюрьму – «штрафизолятор». Мужская тюрьма находилась на соловецкой Секирной горе, женская – на Большом Заяцком острове. Режим «Секирки» был таков, что дольше 2–3 месяцев в ней не выдерживал никто.

Бессудные расправы с заключенными в СЛОНе практиковались всегда. Чаще всего казни производились в небольшом полуподвальном помещении под «кремлевской» колокольней. Кроме того, принимая очередной «этап», начальник УСЛОНа Ногтев имел обыкновение прямо на пристани для острастки вновь прибывших собственноручно расстреливать одного-двух из них. «Людей расстреливали – “неисправимых”, непонравившихся, опасных, как казалось начальству, – а затем списывали их как умерших от какой-либо болезни»12, – свидетельствует Д.С. Лихачев. Однако история Соловецкого концлагеря знает и несколько массовых расстрелов за неповиновение или по обвинению в заговорах. В декабре 1923 г. охраной было убито 6 «политиков», в октябре 1929 г. казнено, по разным данным, от 300 до 600 «каэров» и т.д.

У убитых и умерших, по свидетельству О.В. Волкова, перед тем, как свалить их в общую могилу, «по лагерной традиции молотком выбивали зубы с золотыми коронками»13. Зимой тела закапывали в снег, и они становились кормом для диких зверей, летом трупы сваливали в огромные ямы около соловецкого «кремля» или в лесу – без каких-либо обозначений. Часто смертники перед казнью сами рыли себе могилы.

Огромной была заболеваемость и смертность от частых эпидемий. В течение зимы 1925/26 г. цингу перенесли свыше 30 % узников. Зимой 1929/30 г., по официальным данным, тифом переболел почти каждый второй лагерник (свыше 25,5 тыс. из 53 тыс. человек), из которых умерло 3,6 тыс., или 6,8 % от общего количества14.

Из 100 «каэров-трехлетников» первых «призывов» к моменту освобождения в 1927 г. 37 умерли, 38 были превращены в калек и лишь 25 покинули лагерь здоровыми. По свидетельству генерала Зайцева, большинство из этих последних либо попали на относительно «хлебные» лагерные места (канцеляристов, кладовщиков, кухонных рабочих и т.п.), либо каким-то образом ухитрялись регулярно получать продуктовые посылки с воли15. Смертность и инвалидность среди заключенных с более продолжительными сроками, естественно, была выше.

Объективные данные об общей смертности в Соловецких лагерях отсутствуют. Сами узники оценивали ее в пределах 35–40 % и более.

За 1923–1933 гг., т.е. за все время самостоятельного существования СЛОНа, через него прошло около 200 тыс. заключенных16 – каждый сотый из примерно 20 млн побывавших в исправительно-трудовых лагерях и колониях в годы сталинского правления. Десятки тысяч соловецких арестантов по разным причинам умерли или были превращены в инвалидов, скончались от непосильной работы, недоедания, туберкулеза, цинги, тифа и других болезней. Тысячи были расстреляны за разные проступки, заморожены, забиты насмерть охраной, умерли от пыток, покончили жизнь самоубийством.

Уже первая комиссия по обследованию лагерей (сентябрь 1923 г., руководитель – начальник Юридического отдела ГПУ В.Д. Фельдман) установила факты «систематических избиений» и «расстрелов под видом побега», создания администрацией лагеря «провокационных дел» о мнимых заговорах узников, широкого применения пыток, склонения заключенных женщин к сожительству и т.д. В своем отчете комиссия писала о созданной Ногтевым и его приближенными «системе всяческого ущемления заключенных, издевательств над ними при их полном бесправии», об «атмосфере полного произвола, в которой все разлагалось»17.

Глава комиссии, которого трудно заподозрить в симпатиях к арестантам, констатировал, что соловецкие узники (не-«политики») «оборваны, полуголы, полубосы, грязны, во вшах» и хронически голодают; «рабочий день неопределенный. Работают с восхода до захода [солнца]: 10, 12, 14 часов, бывают и ночные работы»18, выходных нет.

3 апреля 1930 г. Коллегия ОГПУ вновь образовала специальную комиссию «для всестороннего обследования деятельности существующих лагерей», в том числе и Соловецких19. Председателем комиссии был назначен А.М. Шанин.

6 мая он представил Коллегии обширный (более чем в 100 машинописных страниц) совершенно секретный итоговый доклад. Комиссия Шанина, так же как и предыдущая, столкнулась со сложившейся системой издевательств, избиений и пыток заключенных, которая осознанно и целенаправленно культивировалась сверху и привела к полному разложению лагерной администрации.

Доклад комиссии особенно заинтересовал Ягоду, который отреагировал следующей резолюцией: «Со всей этой бандой расправиться жестко. Аресты производить осторожно, чтобы не разложить лагерь. Наказать надо крепко, но это не значит, что дисциплина закл[юченных] должна ослабнуть, а наоборот, дисциплина должна быть крепкая, но без той подлости и мерзости, которая была в лагере»20.

В результате по обвинению в «преступном извращении классовой карательной политики советской власти» Коллегия ОГПУ привлекла к уголовной ответственности 38 сотрудников администрации СЛОНа (в подавляющем большинстве заключенных – старост, командиров рот, сотрудников «надзора»). 13 из них (И.А. Курилко, К.С. Белозеров, В.С. Гончаров и др.) были тогда же расстреляны.

В апреле 1931 г. на низшие административные должности и в качестве стрелков военизированной охраны стали привлекать бытовиков и бывших советских и партийных работников. «Мы скорее доверим винтовку малограмотному заключенному, выходцу из рабочего класса, осужденному за бытовое преступление, чем заключенному с высшим образованием, дворянину», – наставлял в 1930 г. своих подчиненных начальник УСЛОНа21. Иными словами, «социально близкие» уголовники последовательно превращались в опору лагерного порядка и внутреннего устройства ИТЛ.

 

Имея в своем распоряжении многотысячную даровую «рабсилу», Соловецкие лагеря осуществляли масштабную и разнообразную хозяйственную деятельность: заготавливали лес, строили дороги, ловили рыбу и морского зверя. На Соловецких островах функционировали кирпичный, механический, лесопильный и кожевенный заводы, электростанция предреволюционной постройки, собственная 10-верстная узкоколейная железная дорога с паровозо-вагонным парком22, небольшая флотилия грузопассажирских морских судов. Здесь имелись десятки различных мастерских, предприятия по добыче торфа, йода и других химических соединений из морских водорослей, пять сельхозов, звероферма-«пушхоз» и т.д.

На «легких» работах – торфоразработках, в мастерских и на кирпичном заводе – в основном трудились заключенные-женщины. Главным приложением труда заключенных-мужчин всегда оставались лесозаготовки и дорожное строительство. Сначала они велись на самих Соловецких островах, а с 1925 г. – в труднодоступных и малонаселенных материковых районах Европейского Севера.

«Положение о Соловецких лагерях» (1924) подчеркивало, что «работы заключенных имеют воспитательно-трудовое значение, ставя своей целью приохотить и приучить к труду отбывающих наказание, дав им возможность по выходе из лагерей жить честной трудовой жизнью»23. Этот же документ устанавливал в лагерях 8-часовой рабочий день, предусматривал дни отдыха для заключенных и премиальную оплату их труда.

На деле совершенно безвозмездный рабский труд24 не только не был нацелен и не имел воспитательного эффекта, но оставлял соловецким узникам мало шансов даже на простое выживание. Работы, особенно на лесозаготовках, почти всегда производились по принципу заданий-«уроков» (огромных, намеренно трудновыполнимых), а рабочий «день» мог длиться от обычных 12 часов до суток и более. «Случалось, что пары лесорубов, медленно работающие, держали в лесу по трое суток», – сообщает И.М. Зайцев25. Праздничных и выходных дней арестантам не полагалось.

Зимой на отдаленных лесных «командировках» заключенные жили в дощатых бараках или в землянках, всегда впроголодь, без медпомощи, работали в лохмотьях. Огромным был производственный травматизм.

За невыполнение производственного задания следовало тяжелое наказание – от холодного карцера и штрафного изолятора до расстрела на месте без всякого формального разбирательства.

В результате только в течение одного года (с 1 апреля 1929 г. по 1 апреля 1930 г.) около 9,5 тыс. человек, т.е. каждый третий заключенный, занятый на особо тяжелых работах – лесоповале и в дорожном строительстве на материке, попали в категорию «отработанной и непригодной рабсилы»26. Таких «доходяг» свозили на острова Соловецкого архипелага медленно умирать от полученных травм, обморожений, болезней и истощения.

Таким образом, практика «воспитания трудом» состояла в том, чтобы в считанные месяцы выжать из заключенного все и, превратив в инвалида, заменить его новым «рабочим человеческим организмом» (последнее – выражение одного из медицинских начальников СЛОНа27).

Действительный и главный смысл советской пенитенциарной политики заключался в стремлении так или иначе покарать своих классовых противников – невыносимыми условиями лагерного содержания, каторжным трудом либо тем и другим вместе. Это был осознанно проводимый социоцид, который ни по идеологии, ни по «технике» реализации ничем существенным не отличался от геноцида. В этом отношении СЛОН предвосхитил позднейший сталинский ГУЛАГ, который имел главной целью именно «физическое уничтожение “врагов”, а не их использование в качестве “дешевой” рабочей силы» и потому являлся «полигоном для убийств»28.

Те из соловецких узников, кто дожил до Второй мировой войны и после ее окончания оказался в одних лагерях с военнопленными, прошедшими через гитлеровские застенки, естественно, пытались сопоставить те и другие, но, по понятным причинам, могли это сделать только на эмоциональном, субъективном уровне. По словам О. Волкова, Соловки «предвосхитили гитлеровские лагеря уничтожения»29. А. Зинковщук, ссылаясь на мнение своих сокамерников, хорошо знавших фашистские «фабрики смерти», констатировал, что те лишь немногим отличались от лагерей особого назначения ОГПУ30. А.И. Солженицын прямо именует Соловки «полярным Освенцимом»31.

Опираясь на объективные показатели, попробуем сравнить условия содержания рабочего «населения» СЛОНа и гитлеровских концлагерей, причем в качестве примера возьмем южно-польский Освенцим – общепризнанный символ фашистских зверств, синоним величайшего преступления против всего человечества.

Полученные, таким образом, данные настолько красноречивы, что, на наш взгляд, в комментариях не нуждаются.

 

Показатели
СЛОН
Освенцим32
Средняя площадь нар на одного заключенного
0,4–0,6 кв. м33
0,4 кв. м
Ярусность нар
Три-четыре яруса
Три яруса
Наличие постельного белья
До 1930 г. нет
Есть (меняется редко)
Наличие рабочей одежды
В первые годы нет. Заключенные-лесорубы и дорожные строители начали получать с 1927 г., остальные – с 1930 г.
Есть
Продолжительность работы в течение суток
На внутрилагерных предприятиях – 12 часов; на лесоразработках работы производятся по принципу заданий-«уроков» (12 часов и более) без праздников и выходных дней; нередки дополнительные ночные «ударники»
Около 12 часов без праздников и выходных
Состав и калорийность суточного пайка
Литр кипятка, 300–600 грамм черного хлеба, черпак баланды из соленой трески или тухлой селедки, 2–4 ложки каши34; общая калорийность – 1600–1800 калорий35
Литр суррогатного кофе, литр овощной похлебки, 300–350 грамм хлеба, 30 грамм маргарина; общая калорийность – 1300–1700 калорий

 


***


Основную часть публикации составляют документы Центрального архива Федеральной службы безопасности России (ЦА ФСБ России), которые в своем большинстве образовались в результате обследований Соловецких лагерей комиссиями центрального аппарата ОГПУ в 1923 и 1930 гг. Их дополняют материалы Государственного архива общественных движений и формирований (ГАОПДФ) Архангельской области, извлеченные из фондов Соловецкого государственного историко-архитектурного и природного музея-заповедника. Они представлены копиями. Все они ранее (формально или фактически) имели статус «секретных» или «совершенно секретных».

Орфография и текстовые особенности оригиналов сохранены. Явные опечатки и ошибки исправлены без специальных оговорок. Делопроизводственные пометы опущены. Нечитаемые слова и опущенные фрагменты текста обозначены угловыми скобками.

 

Вступительная статья, подготовка текста к публикации и комментарии Д.Б. Павлова.

© 2001-2016 АРХИВ АЛЕКСАНДРА Н. ЯКОВЛЕВА Правовая информация